За последние два десятилетия Китай превратился в главного претендента на лидирующие позиции Соединенных Штатов в мировой экономике. По сравнению с глобальным охватом США, экономическая и военная мощь Китая, в большей степени, сосредоточена в непосредственной близости от него. Тем не менее Китайская Народная республика существует в глобальной системе соперничества, которая побуждает китайское государство действовать как империалистическая держава для продвижения интересов китайского капитала почти так же, как это делают США.
Предыдущие соперники власти США ныне уже включены в мировую систему, возглавляемую самой Америкой. Так, в качестве союзников были включены, например, Германия и Япония после 1945 года, и вполне возможно, что Китай может быть включен таким же образом в очень долгосрочной перспективе.
В конце концов, как будет показано в этой статье, Китай в целом принимает правила, принятые в империалистическом мире. Однако в своей схватке за рынки сбыта Китай сталкивается с активным сопротивлением со стороны государств собственных рынков, таких как, например, Вьетнам, которые недавно рекламировались как его естественные союзники против США.
Наконец, к лету 2022 году обострилась ситуация вокруг Тайваня, который Китай давно хотел прибрать к рукам в рамках своей стратегии обеспечения безопасности ближнего зарубежья. Пока Тайвань остается фактически в руках американцев, ни о каком статусе империалистической “супердержавы” не может быть и речи.
Путь к возможному примирению тернист, и, как мы увидим, хотя хозяйство времен правления Мао Цзэдуна было реструктурировано, члены Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК продолжают усиливать государственную власть для продвижения специфических китайских интересов против интересов других крупных держав.
Когда в декабре 2001 года Китай вступил во Всемирную торговую организацию (ВТО), тем самым подписавшись на правила игры империалистов, США поздравили себя с последним свидетельством победы Запада над "коммунизмом". Углубление реставрации капитализма в Китае в период после событий на площади Тяньаньмэнь уже обещало большие возможности для западных столиц. Эти столицы надеялись справиться с кризисом прибыльности, который поразил их с 1970-х годов, из-за открывшегося доступа к рабочей силе в 200 миллионов сельских мигрантов, которые переехали в крупные промышленные города Китая с начала 1990-х годов. Отметим здесь мимоходом, что измерение миграции никогда не бывает абсолютно точным, но обычно упоминается цифра в 300 миллионов рабочих-мигрантов в Китае по состоянию на 2019 год. Около 120 миллионов из них мигрируют в города, при этом многие из них совмещают работу в сельском хозяйстве и в городах. Таким образом, в крупных промышленных центрах остается 180-200 миллионов человек.
По данным Всемирного банка в 2001 году экономика Китая составляла лишь одну восьмую от экономики США. Нам не столько важна здесь арифметическая точность соотношений сил, сколько сам факт чудовищного отставания Китая от Америки.
Многие левые в тот момент могли бы правдоподобно ответить на вопрос о значении Китая в деле передела мировых рынков, в основном, отрицательно. На тот момент это действительно было крайне распространенным мнением, будто Китай представляет собой не более чем рынок низкоквалифицированного труда для капиталовложений с более высокой добавленной стоимостью из стран с более развитой экономикой и низкооплачиваемую площадку для окончательной сборки.
Вступление в ВТО произошло после трех десятилетий, в течение которых соперничество между США и Китаем иногда угрожало военным конфликтом. Например, когда США взорвали посольство Китая в Сербии в 1999 году, а американский самолет-разведчик был сбит над провинцией Хайнань в 2001 году. Между тем в двух ключевых областях имело место значительное пересечение интересов. И США, и Китай с визита Киссинджера к Мао Цзэдуну в 1971 году были соперниками Советского Союза до его распада в 1989–1991 годах, и оба были твердо привержены необходимости капиталистической реставрации в Китае, хотя и по разным причинам. Это совпадение интересов китайской государственной бюрократии и империалистов продолжалось во время мирового финансового кризиса 2007–2008 годов, когда крупные долгосрочные вложения в экономику Китая, оцениваемые в 27 процентов национального дохода, были главным тягачом выползания мирового хозяйства из кризисного болота. Тем не менее в последние годы, особенно во время президентства Дональда Трампа, отношения между двумя державами стали более напряженными. Говоря языком американской дипломатии, Китай превратился из стратегического партнера в глобального соперника.
Торговая война, инициированная Трампом после 2018 года, послужила напоминанием о имеющимся, но все более сокращающимся неравенстве сил между двумя государствами. Торговая война продемонстрировала сохраняющуюся уязвимость Китая перед ограничениями на его внешних рынках. Тем не менее, когда в ответ Китай ввел со своей стороны повышенные тарифы на экспорт из Канады и Европейского Союза, результаты показали, что США также уязвимы для конкуренции. Несмотря на частичное разрешение (или скорее приостановку) американо-китайской торговой войны, в 2020 году неоднократно возникали противостояния, поскольку все более напористый характер Китайского правительства, подкрепленный амбициями Китайского капитала, стремится к превращению в мировую империалистическую державу со своим собственным блоком. Как всегда это бывает в случаях со странами, рвущимися к мировому господству, в эпоху когда мир уже разделен союзами капиталистов, начинают всегда с вопросов безопасности в ближнем зарубежье. Примеры этого включают подавление Китаем движения в Гонконге.
В ответ на такие потуги со стороны Политбюро ЦК КПК, Трамп усилил тлеющий конфликт из-за китайских технологических компаний, в частности Huawei. Далее последовал период взаимных обвинений в связи с пандемией коронавируса.
Си Цзиньпин очень надеялся на ослабление накала международной обстановки, но сделать этого было уже практически невозможно, тем более что явный фаворит президентских выборов 2020 года Джо Байден критиковал Трампа за его нерешительность по отношению к Китаю в условиях коронавируса.
Наконец, к лету 2022 году обострилась ситуация вокруг Тайваня, который Китай давно хотел прибрать к рукам в рамках своей стратегии обеспечения безопасности ближнего зарубежья. Пока Тайвань остается, фактически, в руках американцев, ни о каком статусе империалистической “супердержавы” не может быть и речи.
Интересы китайского капитала частично отражают интересы правящего класса США. В настоящее время Китай является крупной мировой державой, способной продвигать и защищать свои экономические и военные интересы в Азии и за ее пределами. Однако он заперт, он вынужден находится в тисках отношений межимпериалистического соперничества с Западом, хотя и остается менее могущественным, чем США. Политологи и эксперты долго кормили нас фантазиями, пересказывая на новый лад теорию Карла Каутского об “ульта-империализме”. Дескать, мир движется к затуханию межимпериалистических противоречий, и в конце мы получим консолидированный, единый, сплоченный международный империализм, угнетающий рабочих разных стран. 2022 год окончательно похоронил эту иллюзию. Только марксистская теория империализма позволяет нам понять существующее глобальное соперничество “великих держав” и претендующих на эту роль в его действительном положении. Марксистская теория империализма — ключ к разгадке не только проблемы Тайваня, но всякого конфликта империалистов между собой. Сегодня говорим о Китае.
Многие левые комментаторы до сих пор называют Китай "социалистическим государством". Это выражение в устах тех, кто его использует, сильно отдает оттенком бюрократического понимания природы вещей. Также, как и "реально существующий социализм" в СССР и "социализм с китайской спецификой", это термин современного правительства Китая.
Для марксиста терминология не специальный язык для внутрисектанского общения, а служебное оружие в борьбе. Использование термина "социализм" по отношению к тем государствам, которые появились на свет в результате рабочей революции, показывает нам, насколько сильно пресс бюрократической пропаганды расплющил мозги и малейшую способность к анализу большинства тех, кто сегодня именует себя "сталинистами".
Простое арифметическое соотношение величины форм собственности, наличие Государственных плановых органов и уж тем более Красный флаг над площадью Тяньаньмэнь в Пекине никак не могут быть основанием для действительного анализа положения.
Представление о социализме подменяется и фальсифицируется теми, для кого вопрос о Сталине является не предметом научного исследования, а находится в плоскости идеологии, против которой всю свою жизнь боролись Маркс и Энгельс. Теория социализма в отдельно взятой стране, придуманная Сталиным на основании двух цитат, вырванных из всей сокровищницы теоретического наследия Ленина, оказалась намного более живучей и сегодня по-прежнему, да, в измененном, да, в исковерканном и путаном виде продолжает оказывать влияние на умы социалистически настроенной молодежи.
Вариации сталинского метода понимания социалистического общества рассмотреть здесь не представляется возможным, так как это потребовало бы проработки гигантского количества высказываний так называемых ЛОМов — лидеров общественного мнения, которые безответственно продолжают вещать бюрократическую лабуду. Теория социализма в отдельно взятой стране и сталинизм как совокупность плохо связанных между собой псевдомарксистских идеологических штампов не дает ничего нового. Она совершенно лишена возможности научиться методологии марксизма в ее уникальной способности находить через вскрытие противоречий господствующие тенденции того или иного общества. Эти тенденции обнаруживают себя в каждом институте каждого конкретного общества и показывают нам динамику классовой борьбы внутри конкретного общества и его движение от одной формации к другой через революцию или, напротив, через контрреволюцию.
Действительно научный анализ советского общества и аналогичных ему "социалистических" государств дал Л. Д. Троцкий. В своей книге "Преданная революция: что такое СССР и куда он идет?" и целом ряде других работ Троцкий наглядно демонстрирует процесс вырождения первого в мире рабочего государства. Вырождение это характеризуется процессом затухания демократических традиций и установок, заложенных в Советы и Коммунистическую партию Октябрьской революцией, и отторжением рабочего класса от управления собственным государством. Между тем Троцкий никогда не говорил о существовании в Советском Союзе некоего особого, нового класса, он говорил лишь о бюрократической прослойке, захватившей в свои руки все рычаги государственного управления. Бюрократическая система могла бы существовать веками, если бы она не подкапывала заложенные революцией социальные основания рабочего государства. Мы могли бы передать бюрократии функции управления собственной жизнью, если бы только были уверены, что они честные и порядочные люди, которые заботятся лишь об общественном благе. Реальность состоит однако в том, что чиновник на государственной должности в условиях, когда в его руки попали механизмы распределения общественного блага, стремится к удержанию своего поста с целью обеспечения собственных привилегий за выполнение общественных функции. От этого Ленин предостерегал еще в Государстве и революции и целом ряде других своих сочинений 1921-1923 годов. Бюрократия защищает плановое хозяйство, управляемое ею по прихоти собственного, кабинетного взгляда на потребности людей до тех пор, пока эта плановая экономика обеспечивает ей растущее потребление материальных благ. Когда же целый ряд хозяйственных ошибок, совершенных по причине полного игнорирования неудовлетворенного спроса людей и отсутствия какой-либо действительной критики управления хозяйством, в целом, перестает удовлетворять потребности бюрократии, у нее возникает потребность закрепить привилегии раз и навсегда при помощи частной собственности. Общества, вышедшие из капитализма при помощи революции, экспроприировав банки, крупную промышленность, монополизировав внешнюю торговлю, устранив таким образом господство товарного производства, оказались в переходном состоянии. Они уже преодолели главные препятствия капитализма (господство товарного производства, достигающее масштабов всего общества и превращение рабочей силы в товар), но не дошли до социализма (преодоление товарного производства и обобществление труда).
В Советском Союзе и аналогичных ему обществах (деформированных рабочих государствах) мы обнаруживаем две главные тенденции — буржуазную и пролетарскую. Пролетарская — свержение бюрократии рабочим классом при помощи политической революции, восстановление демократии Советов, установление средней заработной платы рабочего выборным лицам, всеобщая выборность, сменяемость, немедленный отзыв всякого должностного лица, свобода критики, ликвидация привилегий за представительство и т. д.). Буржуазная — реставрация капитализма (приватизация бюрократическими кадрами партии и спецслужб предприятий, отмена монополии внешней торговли, формирование банковского капитала, усиление зависимости "особых отрядов вооруженных людей" от новых хозяев средств производства, восстановление безработицы как средства стимулирования роста производительности труда, привлечение иностранных инвестиций, сращивание с международной системой империализма и т. д.). Этот второй сценарий, описанный Троцким, наряду с возможным первым, известен марксистам с середины 30-х годов, когда уже все тенденции капиталистической реставрации начали обнаруживать себя внутри советского общества под руководством сталинской бюрократии. Это происходило в тот момент, когда нелюбимые нашими сталинистами Хрущев и Косыгин делали партийную и хозяйственную карьеру внутри аппарата, который Никита Сергеевич умело, как прирожденный бюрократ, использует для того, чтобы сначала уничтожить культ самого Сталина, а затем и взяться за его версию социалистической экономики при молчаливом согласии огромной страны. Так работал СССР, так работала ГДР, Чехословакия, Румыния, Польша. Вчера мы видели это Восточной Европе, сегодня мы видим это на Кубе, завтра мы увидим это в Северной Корее. Сталинистские режимы идут навстречу капитализму не из-за собственных Хрущевых и Горбачевых, а под воздействием необходимости для бюрократии узаконить и навсегда завладеть контролируемыми ими средствами производства. Кто не понимает этого механизма развертывания бюрократической реакции против социализма, тот вынужден довольствоваться фантазиями блогеров-сталинистов.
Китайское деформированное рабочее государство отличалось от СССР в корне с первого же дня своего существования. В отличие от Советского Союза, где для разрушения советской рабочей демократии понадобились годы Гражданской войны, голод, блокада, сокращение почти в 2 раза рабочего класса, крах нескольких европейских и азиатских революций, и это всего лишь за 10 лет. В Китайской народной республике бюрократизация государства пошла после первого дня своего существования. Причина здесь кроется в специфике прихода к власти коммунистической партии. Если Октябрьской революции предшествовали годы формирования массовых рабочих организаций: профсоюзов, комитетов, собраний, митингов, стачек, демонстраций, больших рабочих партий, фабричных комитетов, кооперативов, союзов железнодорожников и т. д., то в Китае демократическая традиция рабочего класса полностью отсутствовала. Так уж сложилось, что в результате ошибочной политики Сталинского Коминтерна КПК растеряла все свое влияние в промышленных центрах и была вынуждена отступить в горы, превратившись в огромную партизанскую армию. Даже партизанская армия все равно остается оплотом сплоченности, дисциплины, строгости исполнения приказов и т. д. Те, кто вчера был лихими партизанскими командирами, сегодня стали решать вопросы управления хозяйством также, как они делали это во времена Гражданской войны. Военные методы руководства при слабом и немногочисленном рабочем классе быстро вошли в привычку и в дальнейшем открыли дорогу формированию бюрократической прослойки.
Первая пятилетка была полностью подчинена, согласно сталинской методичке, усиленному развитию тяжелой промышленности в ущерб группе B. Наметившаяся тенденция к снижению темпов роста производительности труда к концу пятилетки в результате неудовлетворенного спроса на предметы потребления привела Мао и его окружение к мысли о необходимости форсирования темпов роста экономики за счет целого ряда инициатив, которые трудно назвать чисто экономическими. В истории это явление получило название Большой скачок и в результате привела по отдельным видам промышленного и с/х производства к падению.
В таких условиях партия поставила перед Мао вопрос ребром и отстранила его от должности Председателя КНР, сохранив за ним пост Председателя ЦК КПК. Чтобы предотвратить возможный сценарий своей отставки по аналогии с хрущевской отставкой, Председатель Мао, который к этому моменту уже развернул кампанию по критике СССР за его "политику мирного сосуществования" и страх перед открытым столкновением с империализмом, начал кампанию так называемой "культурной революции", которая стала главным средством удержания власти себя и своей фракции. К 1972 году, уже после того, как его ближайший сподвижник Линь Бяо после попытки государственного переворота разбился на самолете в монгольской Пустыне, Председатель Мао инициировал целый ряд контактов с администрацией Президента США. Так Китай попал в ООН и сделал первые шаги в сторону налаживания отношений с Америкой.
После смерти Мао и разгрома его фракции в 1976 году попытка реформ, именуемая "Кампания четырех красных знамен", не смогла запустить разрушенное культурной революцией централизованное управление народным хозяйством к 1978 году — Китайская бюрократия подошла с четкой уверенностью, что плановое хозяйство более не способно вести к росту материального благосостояния чиновников и блокирует возможности для внешнеполитических маневров.
С 1978 года заштопанное и карикатурное плановое хозяйство постепенно трансформировалось, по мере того, как экономика стала разворачиваться лицом к империализму и его капиталам. В 1978 году частный капитал почти ничего не давал, но сегодня на его долю приходится 60 процентов ВВП и 90 процентов экспорта. Доля государственных предприятий (ГП) упала до 30 процентов ВВП, а Коммунистическая партия Китая (КПК) сегодня стремится к управлению государственным сектором так, чтобы он учитывал интересы капиталистов.
Частный капитал тесно переплетен с партийно-государственным. Внутренний отчет КПК за 2006 год показал, что 90 процентов миллионеров были потомками высокопоставленных чиновников, и в то же время более половины капиталистов в прибрежных зонах имели корни в КПК или государстве. По всему Китаю местные власти непосредственно занимаются накоплением капитала и частной экономической деятельностью в форме корпоративных отделений местных государственных органов, пакетов акций частных фирм и совместных предприятий с участием частного капитала. Они также участвуют в других мерах поддержки частного сектора, таких как продажа муниципальных земель по бросовым ценам. Между тем происходит постоянная миграция партийных и государственных чиновников в частный сектор. Хотя единой модели отношений между государством и капиталом на местном уровне не существует, все местные органы власти откликнулись на предписания партии и государства о сотрудничестве с частным бизнесом. Как утверждает исследователь Винг-Чунг Хо: "У местных партийных чиновников есть как стимул, так и ответственность за экономическое и промышленное развитие, создание альянсов между кадрами и предпринимателями и получение прибыли для личной выгоды"
Для многих это в конечном счете приводит к переходу в частный сектор, и крупные капиталисты могут обогатиться, двигаясь в другом направлении, по линии бюрократии, покупая официальные государственные должности. Между партией-государством и частным сектором существуют тесные отношения, правильнее было бы назвать это структурной взаимозависимостью капитала и государства.
Объявление генеральным секретарем КПК Цзян Цзэминем концепции "трех представителей" в 2002 году было признанием подъема частного сектора. Частным капиталистам отныне разрешалось вступать в партию благодаря их "честному труду". К 2011 году состояние 70 самых богатых из почти 3000 делегатов законодательного собрания Китая, Всекитайского собрания народных представителей, оценивалось в 90 миллиардов долларов — заоблачная цифра даже по сравнению с самым неолиберальным из западных государств. "Ежемесячное обозрение" (Американский левый журнал, в котором некогда была напечатана статья Альберта Эйнштейна "Почему социализм?") в лице своего эксперта по Китаю Мартина Харт-Ландсберга, утверждает так:
"Происходит слияние партийно-государственной и капиталистической элит вокруг общей приверженности продолжению продвижения капиталистической реструктуризации Китая"
Однако здесь есть проблема.
Начиная со стратегии "выхода" председателя Дэн Сяопина, китайский частный капитал особенно в прибрежных районах стал ассоциироваться с иностранным капиталом. Выгоды взаимны — иностранный капитал использует связи китайских фирм с государством, а китайские фирмы получают доступ к западным технологиям, системам управления и т. д. Тем не менее внешняя ориентация прибрежных капиталистов, в частности, ставит под сомнение их долгосрочную лояльность партии-государству и стратегии национального развития принятой руководством КПК. Существует также напряженность между тем, что мы могли бы назвать Проамериканской или прозападной частью китайского капитала, которая стремится к дальнейшему врастанию в мировую экономику, и сектором "национального развития", который больше ориентирован на развитие внутреннего рынка. Вся работа Си Цзиньпина в последние годы лучше всего показывает, как партия-государство обеспокоено возрастающим значением "глобалистского" сектора в последние десятилетия.
Общая стратегия интеграции с мировой экономикой продолжается, но Си ужесточил контроль над "прозападными" капиталистами Китая и сделал это при помощи КПК. Ячейки КПК были созданы в большинстве крупнейших частных компаний Китая, регулирование и надзор за частным капиталом были усилены, а борьба с коррупцией охватила более полумиллиона чиновников, многие из которых занимают очень высокие посты. В 2017 году в новом законе о национальной разведке говорилось, что каждая организация и гражданин в наибольшей степени "поддерживают и сотрудничают в работе национальной разведки".
Невысказанное послание китайским частным капиталистам было ясно выражено в обращении с мультимиллиардером Джеком Ма в конце 2020 года. Корпорация Ма Alibaba занимает 132-е место в мире по величине согласно рейтингу журнала Fortune "Global 500". Независимый шоумен Ма, кажется, считал, что это, наряду с членством в КПК с 1980-х годов, сделало его неприкасаемым. Однако, когда он раскритиковал партию за чрезмерное регулирование, компания Alibaba вскоре подверглась расследованию за "монопольную практику", и крупное размещение одной из компаний Ма было отменено. "Прозападных" обуздали.
Одной из демонстраций сохраняющейся власти государственного капитала является реформа госпредприятий. Имели место полупостоянные процессы рационализации, реструктуризации и приватизации, призванные укрепить государственный сектор и сделать его более эффективным. В период с 1994 по 2005 год 60 миллионов работников госпредприятий потеряли работу. Реформы активизировались в 2003 году, когда частные капиталисты были допущены в КПК, с создания Комиссии по надзору за государственными активами и управлению ими (SASAC). Количество государственных предприятий сократилось в результате приватизации и слияний, и большинство из них были преобразованы в корпорации, ориентированные на получение прибыли, юридически отделенные от государства и все больше подчиняющиеся рыночным силам. Однако в соответствии со своей стратегией "чжуада фансяо" (хвататься за большие, освободить малое) SASAC сохраняет эффективный контроль примерно над 100 крупнейшими госпредприятиями в наиболее стратегически важных секторах. К ним относятся оборонный, энергетический, железнодорожный, телекоммуникационный, авиационный и строительный секторы. Ключевой целью последней реформы государственных предприятий в 2019 году было усиление лидерства ККТ над государственными предприятиями.
Эти основные "национальные чемпионы" огромны. В Китае 124 корпорации входят в список Fortune Global 500 (по сравнению с 121 в США), и 20 из 25 крупнейших компаний принадлежат государству. Кроме того, по оценкам, ГП владеют четвертью всех частных компаний. Центральное место государства в китайской системе подчеркивает тот факт, что от 70 до 80 процентов финансовых капиталов на внутреннем рынке так или иначе завязаны на государственную бюрократию. Структура китайского капитализма резко изменилась за последние четыре десятилетия, и возможно он даже заслуживает нового ярлыка: "государственный капитализм". Тем не менее независимо от названия китайская экономика является частью глобальной капиталистической системы и имеет общие с ней черты. Каковы тогда отношения между Китаем и остальным миром?
Теория империализма, разработанная Лениным и Бухариным столетие назад, не может быть механически применима к сегодняшнему миру. Появление США как сверхдержавы, способной осуществлять некоторый контроль над своими более слабыми союзниками хотя и в условиях конкуренции с ними, смягчило традиционное соперничество между западными государствами во время холодной войны. Это смягчение произошло под влиянием формирования целого блока деформированных рабочих государств в Восточной Европе и других частях света. На некоторое время это вызвало даже убежденность в том, что передовые капиталистические страны в силу некой врожденной особенности стремятся к взаимной интеграции. Появился даже лозунг: демократические страны между собой не воюют. Отчасти это верно, но те, кто так говорят, забывают, что "демократические страны" вместе воюют против всех остальных на регулярной основе.
Несмотря на кажущуюся дружбу, империалисты даже в эпоху холодной войны постоянно жили в атмосфере подозрительности, взаимного страха, недоверия и стремления встать на голову соседу. Иногда это приводило к конфликтам, например, попыткам Франции выйти из НАТО, стремление ФРГ к проведению независимой дипломатии и торговой политики по отношению к СССР, борьба Миттерана и Тэтчер против объединения Германии и т. д. Уже в ту эпоху, к слову, периодически возникали в западной прессе разговоры о необходимости проведения Западной Европой, независимой от США, более безопасной оборонной политики. За всеми этими конфликтами между империалистами стоит острая конкуренция между ними в борьбе за контроль рынков сбыта в мире и контроль над собственным национальным рынком.
После окончания Холодной Войны империализм бросился разбирать рынки бывшего СССР и его союзников, так же как банда алкоголиков бежит разбирать бутыли на ближайшей помойке. Эта политика в своем стремлении привела империализм к организации целого ряда войн в Югославии, Ираке, Афганистане и т. д.
В этот же период Китай включился в мировое хозяйство. Здесь интересно отметить, как империалистов заинтересовал китайский рынок при жесткой политической системе. После событий в июне 1989 года, в ходе которых против демонстрантов и бастующих рабочих была брошена бронетехника, а Генеральный секретарь, Чжао Цзыян, выступавший за введение в стране буржуазного парламентаризма и всеобщих выборов, оказался под домашним арестом, на Китай были наложены огромные международные санкции. Однако уже в сентябре того же года Конгресс США одобрил возможность предоставления частными банками кредитов на модернизацию китайской экономики, а уже через годы тихо было отменено эмбарго на вооружение для Китая. Империалистов чрезвычайно привлекли инвестиционные возможности в миллиардную странную, которая, как они убедились в 1989 году, управляется людьми, которые не дадут, подобно Восточно-Европейским лидерам, вырвать из своих рук политическую власть кучке бунтующих студентов.
В 00-е вновь заговорили о консолидации и интеграции между империалистическими странами, однако сначала кризис 2008 года, затем коронавирус, а затем и замаскированный под подготовку к торговой войне кризис 2022 года разрушили эти иллюзии.
Площадь Тяньаньмень. 1989 год.
Общая оценка Ленина и Бухарина о том, что империализм, как мировая система движима противоречиями, до сих пор остается по существу верной.
Логика международной системы переплетается с логикой конкурентного накопления капитала. Раньше азиатские государства, молодые участники мирового рынка, насильственно, не без поддержки империализма, реструктурировали устойчивые капиталистические монополии в систему финансовых конгломератов. Так, например, чеболи, в Южной Корее, и дзайбацу, а затем и пришедшие на их место кейрецу, в Японии получили широкую государственную поддержку, чтобы повысить свою способность конкурировать на мировых рынках. Долгосрочные перспективы государственных плановиков (в том числе поощрение социальной стабильности и национального развития, учет возникающих технологических тенденций и выявление будущих рыночных возможностей) продолжают сосуществовать, а иногда и вступать в противоречие с краткосрочными интересами и расчетами капитала.
В рамках незапланированной и потенциально хаотичной империалистической системы крупнейшие капиталы ищут во всем мире инвестиционные возможности, источники конкретных ресурсов и рынки сбыта. Это побуждает их к различным формам сотрудничества с зарубежными капиталами, включая стратегические связи и совместные предприятия. Тем не менее национальный, государственный капитал остаются наиболее глубоко организованными на национальном уровне. Государственная бюрократия стремятся усилить свои долгосрочные интересы, а также интересы национальной буржуазии, путём компромиссов с другими государствами. Это взаимопроникающий процесс. Как капиталисты наживаются прибыль при помощи коррупции и лоббизма в государственных учреждениях, которые позволяют им направлять интересы государства в нужную сторону, так и бюрократы стремятся к тому, чтобы нажить частный капитал, будучи агентами буржуазии. И периодически возникает ситуация, при которой у бюрократов существует собственный взгляд на то, как лучше и выгоднее капиталисты должны вложить свои деньги, так, чтобы это было максимально близко государственному сектору и было максимально отрегулировано. Это борьба между современным государством и капиталистами находит свое отражение в господствующей ныне в экономической науке ложной противоположности взглядов монетаристов и кейнсианцев.
Капитализм чрезвычайно хаотичная и анархическая система, она переполнена противоречиями и выставлять ее как единое целое, коллективный разум, может только человек, для которого это является вопросом почти что религиозной веры. Капиталисты могут годами сотрудничать в конкретных сферах, искать различные формы взаимодействия, которые рано или поздно приводят к условному, разделению ролей. Например, одна страна умеет все узлы современного автомобиля, а другая страна умеет делать только внешний дизайн. Роли очевидны. Редко можно увидеть чтобы какой-то капиталист попытался с нуля въехать на автомобильный рынок, тем более, в той стране, которая занимается по существу только сборкой. Развертывание нового бренда, обучение рабочих, формирования инфраструктуры, даже аренда производственных мощностей, не говоря уже о строительстве новых - приведет к колоссальным затратам, на которые капиталист вряд ли решится капиталист, особенно в нынешнюю эпоху перманентного кризиса автомобильного рынка.
Но зачастую, руки в такую отрасль пытается запустить государственный капитал той или иной страны. Бюрократы представляют интерес капиталистического класса в целом, и в их задачи входит национализация убытков капиталистической системы. Государство собирает и администрирует огромное количество налогов, чтобы подавлять недовольство рабочих, субсидировать капиталистов и перераспределять доходы, с тем, чтобы рабочие могли купить товары капиталистов. Точно также государственный капитал вторгается в самые непопулярные отрасли, движимый в первую очередь необходимостью не столько преуспеть на национальном рынке, сколько не допустить иностранный капитал в ту или иную отрасль, с тем, чтобы приостановить влияние на тот капиталистический класс, которому данное национальное государство призвано служить в качестве комитета по управлению общими делами буржуазии.
Таким образом, сущность меж империалистического соперничества порождает различные формы сотрудничества. Так например отношения ЕС и США сложно охарактеризовать как постоянный процесс подчинения. Напротив, мы постоянно видим стремление Европейской буржуазии вырваться не только из-под влияния США, но даже из-под влияния бюрократии ЕС. Великобритания вышедшая из ЕС в этом отношении очень показательный пример.
Баланс между конфликтом и сотрудничеством не является фиксированным. Противоречие между капиталистами является диалектическим. В нашу эпоху мы видим, как дружат империалисты в рамках международных структур типа МВФ, с тем, чтобы с его помощью подготовлять рынок той или иной страны для вторжения иностранного капитала. Но, тем не менее давление капиталистического накопления гарантирует, что соперничество является постоянным фоном для “сотрудничества”, которое в определенные моменты времени становится таким ярким, что поглощает само “сотрудничество”. Это внутреннее диалектическое противоречие империализма, как мировой системы требует, чтобы государственная национальная бюрократия имела для защиты своей собственной буржуазии стратегию управления своими отношениями с другими национальными государствами. Ресурсами такого “планирования” выступает сила национальной буржуазии на мировом и национальном рынке. Отношения США и Китая — это неравные отношения империалистического противоречия.
В начале 1970-х правящий класс США столкнулся с проблемами на всех фронтах. В военном отношении его вооруженное превосходство оказалось неспособным обеспечить победу во Вьетнамской войне. В политическом плане, антивоенные протестующие, женское движение, чернокожие освободительные движения, а также рабочее движение усилили опасения правящего класса по поводу хода войны. В экономическом отношении он столкнулся с относительным спадом и усилением конкуренции со стороны своих союзников. Президент, Ричард Никсон, и его советник по национальной безопасности, Генри Киссинджер, обратились к Мао, полагая, что улучшение американо-китайских отношений заставит Москву и Ханой заключить сделку, которая спасет лицо американского империализма.
Внешняя политика Мао сочетала риторический революционизм с бюрократическим прагматизмом, который сталинисты всегда толкуют как высшее достижение политического реализма, в противовес “троцкистскому романтизму”. В то время как Ленин поставил Советское государство на службу международному рабочему классу и мировой революции после 1917 года, основной целью Мао была защита интересов бюрократии.
Чтобы добиться этого, Мао "стремился привлечь иностранные правящие классы в качестве союзников". Он принял господствующие отношения между государствами и национальными правящими классами. Далеко не прогрессивная, как утверждают некоторые левые, концепция "мирного сосуществования", сформулированная Сталиным и развитая Мао, означала, что борьба рабочего класса является лишь вспомогательным элементом политики безопасности деформированного рабочего государства. По сути коммунистические и рабочие партии зарубежных стран воспринимаются здесь как разведывательная агентура и гарант внешнеполитического спокойствия империализма по отношению к рабочему государству.
В быстро изменяющемся мире такая политика требует постоянной смены лозунгов. Так, В 1950-х годах Мао назвал США доминирующей сверхдержавой. Однако, когда в 1960-х годах китайско-советские отношения испортились, он заявил, что две глобальные державы теперь доминируют над остальными государствами мира. После китайско-советского раскола Мао снова изменил свою позицию, объявив Советский Союз единственной сверхдержавой и величайшей угрозой для Китая и мира во всем мире. Никсон и Киссинджер ухватились за этот момент и использовали его для того, чтобы постепенно вывести американские войска из Вьетнама и при этом не утратить влияния в Азии.
Госсекретарь США Киссинджер и Председатель Мао
Итак, интересы США, как мы видим, совпали уже даже с собственным интересами китайской бюрократии, в борьбе против СССР.
Далее эти интересы вышли на новый уровень сотрудничества. Стратегия американского капитала совпала с интересами ключевых реформаторов в китайском руководстве, которые признавали ограниченность ориентированного на себя государственного капитализма, который получился в Китае в результате культурной революции, разрушившей централизованное управление плановым хозяйством.
Китайские реформаторы в конечном итоге заняли доминирующее положение после смерти Мао. Начиная с 1978 года новый лидер, Дэн Сяопин, начал двойной процесс "приема" западных фирм и технологий и "выхода" на экспорт. После непродолжительного замедления программы реформ, после бойни на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, 1992 год стал поворотным, в этот год был подписан меморандум о взаимопонимании между США и Китаем, обязывающий Китай ослабить торговую защиту и признать права интеллектуальной собственности США.
Президент Билл Клинтон настаивал на вступлении Китая в ВТО, во второй половине 1990-х годов, преодолев собственные внутренние опасения и забыв про все нарушения прав человека.
Экономика Китая, по-прежнему сильно регулируемая государством, означала, что она не полностью соответствовала критериям членства в этом ключевом институте современного империализма. Тем не менее американские стратеги считали, что вступление Китая в ВТО стоило того. Цели были как экономические, так и, естественно, политические. В 2000 году был принят закон об отношениях между США и Китаем, проложивший путь для вступления Китая в ВТО, Клинтон утверждал, что это "откроет новые двери для торговли США и новую надежду на перемены в Китае". Тем временем премьер-министр Китая Чжу Жунцзи выступил против консервативной части бюрократии, заявив в докладе Всекитайскому собранию народных представителей, что "экономика Китая достигла точки, когда она не может развиваться дальше без реструктуризации". Китай активно поддерживал свое членство в ВТО, хотя и в своем собственном формате, и после, зачастую, ожесточенных переговоров с командой Клинтона.
Влияние империализма на Китай было колоссальным. Общий объем экспорта составлял всего 10 миллиардов долларов в 1978 году, но к 2008 году он составил 1430 миллиардов долларов. В 2009 году Китай стал крупнейшим в мире экспортером. Конечно, еще в 2005 г., прибыль в передовых промышленных секторах преимущественно доставалась иностранным транснациональным корпорациям (например, 70% в электронике и информационных технологиях). Тем не менее рост производства в Китае служил интересам правящего класса как в США, так и в Китае. Это открыло огромные источники прибыли для американского капитала и производства дешевых потребительских товаров, которые смягчили давление заработной платы на капитал во всем мире. Для Китая это способствовало национальному развитию и предоставило средства для перехода к более высокой стоимости производства и более успешной конкуренции с западными соперниками.
Быстрый рост, как правило, способствует обострению аппетитов национальной буржуазии и подталкивает национальную бюрократию к тому, чтобы сесть за стол переговоров с империализмом на равных. Т.е. стать такими же как они.
Отметим здесь, мимоходом, что автор уже высказывал этот взгляд при анализе причин нынешней войны в тезисах об империалистической войне.
Рост Китая придал смелости Политбюро ЦК КПК, которое начало осуждать "гегемонизм", поскольку США явно были в его поле зрения. Это очень даже согласовывалось с проведением внешней политики "добрососедства" в Азии, направленной на расширение влияния китайского капитала среди союзников США. В конце 1990-х годов Китай присоединился к АСЕАН+3 (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии плюс Китай, Япония и Южная Корея), способствуя более глубокому проникновению своих финансов в соседние страны. Руководство Китая также способствовало восстановлению региона после азиатского финансового кризиса 1997 года, поддерживая обменный курс собственной валюты на достаточно высоком уровне для ограничения конкурентного давления в Азии и присоединяясь к соглашениям для защиты азиатских валют от угроз финансовых спекуляций.
Дэн Сяопин и Президент Картер
Несмотря на экономическую конкуренцию с другими развивающимися странами, рост Китая позволил ему распространить свое влияние за пределы Азии. Он учредил Форум китайско-африканского сотрудничества в 2000 г. и Форум сотрудничества Китайско-арабских государств в 2004 г., а с 2009 г. стал центральным игроком в группе БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка). Военная неудача в Ираке также стала важным фактором повышения напористости Китая и расширила пространство для развития Китаем своей международной роли. Американские чиновники, уже осознавшие подъем Китая во время терактов 11 сентября 2001 г. и позже напуганные неудачей в Афганистане и Ираке (а затем в Грузии в 2008 г.), все больше беспокоились о пределах власти Вашингтона.
Роберт Каплан, важная фигура в аналитическом центре "Проект нового американского века", который сформировал стратегию Джорджа Буша-младшего, утверждал, что военное соперничество между США и Китаем "определит 21 век". Арвинд Субраманиан, еще один сотрудник журнала Foreign Affairs, а затем главный экономический советник Индии Нарендры Моди, уловил атмосферу пессимизма, заявив, что Китай теперь является "неизбежной сверхдержавой". Он предсказал, что к 2030 году "относительный упадок США приведет не к многополярному миру, а к почти однополярному, в котором будет доминировать Китай". Вклад Китая в восстановление мировой экономики после кризиса 2008 года подчеркнул это растущее глобальное значение.
Именно в этом контексте в 2010 году Барак Обама объявил о переносе 60 процентов военной мощи США в Азию. В то же время его госсекретарь, Хиллари Клинтон, начала кампанию по укреплению военных союзов США в Азии, что побудило журналиста летописи современного капитализма - Financial Times, Джеффа Дайера утверждать, что США пытаются настроить остальную часть Азии против Китая. В последующие годы, базирующийся в Японии, Седьмой флот США участвовал в 100 совместных учениях в год с азиатскими государствами, уделяя особое внимание спорному Южно-Китайскому морю и демонстрируя приверженность США сдерживанию военно-морской мощи Китая. Транстихоокеанское партнерство, предложенное при Обаме, было экономическим компонентом этой стратегии сдерживания.
Поворот военной мощи США уже не смог замедлить растущую уверенность и напористость китайской внешней политики, выраженную в "мечте" Си о "великом возрождении китайской нации, чтобы позволить ей стоять более твердо и мощно среди всех наций во всем мире". По мнению Е Цзичэна из Пекинского университета, для завершения этого возрождения необходимо стать мировой державой. Для этих целей китайский империализм в последние десятилетия произвел масштабную военную модернизацию.
В частности, по данным Государственного управления океанических исследований Китая, наращивание военно-морской мощи является "исторической задачей 21-го века", которая позволит ему развить способность распространить военно-морскую мощь в глобальном масштабе — так называемую “дальнюю морскую оборону”.
Некоторые комментаторы полагают, что китайская бюрократия стремится лишь к обеспечению собственной безопасности в рамках Азии. Зачастую такие комментарии делают те же самые люди, которые оправдывают войну на Украине как исключительно средство к обеспечению безопасности России на Западе. На деле речь идет о долгосрочных империалистических притязаниях потому, что давление конкуренции капиталов и ненасытный аппетит его буржуазии делают “региональный” выбор попросту недоступным. Это ставит вопрос в другую плоскость - будет ли Китай бороться со сложившимся империалистическим порядком, возглавляемым США, или же он продолжит накапливать власть внутри него, в любом случае с целью повысить прибыли китайского капитала, мы рассмотрим в следующей части.
Тем не менее военное давление, оказываемое на КНР военной политикой США, существует наряду с устойчивым экономическим взаимопроникновением и созависимостью.
Стратегия Китайского капитала выработанная государственной бюрократией хорошо отразилась в 2013 году, когда новый Председатель КНР и Генеральный секретарь ЦК КПК, Си, объявил об инициативе "Один пояс, один путь". Целью этой масштабной программы развития инфраструктуры было расширение всемирного экономического присутствия Китая.
На этом фоне американский Совет по международным отношениям (CFR) создал рабочую группу, в которую вошли, в частности: Дуглас Фейт (заместитель министра обороны Буша), Ричард Хаас (советник госсекретаря Колина Пауэлла, трясшего пробиркой на весь мир в ООН), “неоконсерватор” Пол Вулфовиц и заместитель Хиллари Клинтон в Государственном департаменте. В 2015 году CFR выпустила доклад "Большая стратегия США в отношении Китая ". Если вкратце охарактеризовать этот доклад - речь идет об агрессивном империализме.
Сетуя на отсутствие у США стратегии управления подъемом Китая и сохранения его собственного глобального "первенства", в докладе рекомендовался ряд мер. К их числу относятся исключение Китая из новых торговых соглашений в Азии, контроль над экспортом технологий, которые могут помочь китайской военной модернизации, укрепление стратегических союзов США с их азиатско-тихоокеанскими союзниками и модернизация вооруженных сил с целью усиления демонстрации мощи США в Азии. Авторы напомнили читателям, что сдерживание Советского Союза было не оборонительной стратегией, а "инструментом для достижения победы в холодной войне". Стратегия национальной безопасности Трампа 2017 года и его политика в отношении Китая соответствовали этому документу 2015 года, даже если его методы продвижения интересов США отличались от методов предыдущих лидеров. То же самое произошло после избрания Байдена.
Ключевой посылкой отчета CFR было то, что поддержка открытия Китая для мировой экономики и вступления в ВТО стимулировала экономику Китая и, таким образом, "ускорила его рост в качестве геополитического соперника". Теперь стратегия Байдена провозгласила, что США должны переосмыслить политику, которая "предполагала, что взаимодействие с соперниками и их включение в международные институты и глобальную торговлю превратит их в благожелательных игроков и надежных партнеров. По большей части эта предпосылка оказалась ложной". Последующие действия Байден, о которых мы будем говорить во второй части, обеспечили содержание этого переосмысления и стали ответом на "растущий политический, экономический и военный" вызов Китая (а также, в меньшей степени, России), который представляет угрозу "мощи, влиянию и интересам США, пытаясь подорвать Американскую безопасность и процветание".
Продолжение следует…
Дата публикации: 19 августа 2022 г.